Уже несколько лет кряду мы встречаемся с Мартином Хилским в разгар или накануне «Шекспировских торжеств», способных придавать особое обаяние летним вечерам на подворьях Пражского града или Лихтенштейнского дворца – именно здесь проходят спектакли этого традиционного чешского театрального фестиваля. И более просвещенного экскурсовода по стране Шекспирии в Чехии не найти. Вы узнаете в этот раз не только о том, как трудится автор над переводами, но и о том, что в Богемии 17 века уже играли английские пьесы, а возможно, и пьесы самого Шекспира.
Уильям Шекспир Благодаря профессору английской литературы Карлова Университета и переводчику Мартину Хилскому чехи ныне могут гордиться собственной «Библией Шекспира» — так называет автор толстенный том, в котором «живут» герои всех 38-и им переведенных, так называемых канонических пьес Шекспира и прописаны сто пятьдесят четыре шекспировских сонета.
Сегодня мы вернемся к переводу имен героев Шекспира, которые зачастую чрезвычайно красноречивы, и могут многое рассказать о своих носителях. Продолжает Мартин Хилски:
«Многие имена требовалось перевести на чешский язык, так как при комплексном переводе всего Шекспира, за который я взялся, это было просто необходимо, и я, наконец, решил, что не могу оставить все английские имена первозданными. Сэра Джона Фальстафа я решил оставить как есть, потому что это имя также многое говорит, в переводе оно значит «поддельная жемчужина», или имя Пистоль – слово pistole, то есть, пистолет тоже есть в чешском, так что в данном случае это просто. Имя прислуги я тоже оставил неизменным, так как это в чешском языке уже традиционно пани Чиперна (пани Проворная), а вот имена рекрутов пришлось поменять. Или, например, надо было придумать чешское имя проститутки из трактира, которое говорило бы само за себя».
И к какому варианту вы склонились в данном случае?
«В данном случае я остановился на имени Страстная Дорота, это такой умеренный вариант, но думаю, что достаточный для характеристики данного персонажа. То есть, в «Генрихе IV» я встречался с проблемами, характерными и для других пьес Шекспира, и, конечно, с проблемой белого стиха, проблемой прозы, которую иногда переводить сложнее, чем стихи. А потом, что касается Фальстафа – он клоун, и следовало достичь того, чтобы и его язык был чем-то вроде клоуниады».
А окрещивая по-новому героев Шекспира, вы проникаетесь к ним чем-то сродни родительскому чувству?
«Совершенно определенно. Видите ли, перевод считают произведением производным, однако это не так. Это творческий процесс, и тут все равно, переводите ли вы на чешский или на русский – я знаю, что есть великолепные русские переводчики: я читал, например, как Пастернак перевел «Гамлета» — фантастический перевод! Пастернак — фантастический поэт и переводчик! Перевести Шекспира на иной язык, который мыслит и чувствует иначе, очень сложно. Например, перевести его сонеты на чешский, по моему убеждению, значит достичь того, чтобы это в результате, прежде всего, были хорошие чешские стихи. А если они не получились, не получилось ничего».
А как вы относитесь к придиркам в ваш адрес по поводу ассонанса – использования рифмы, в которой совпадают только ударные гласные звуки, а также повторение в стихе однородных гласных звуков?
«Мне нипочем эти упреки — черт бы его, ассонанс, побрал, это мелочи, главное для меня, чтобы этот стих прочно стоял на ногах, чтобы почитал законы чешской речи, чтобы существовал в чешском, как рыба в воде, и, конечно, был связан с оригиналом. И – я использую здесь генетическую метафору – оригинал, в моем понимании, является отцом, родителем, а переводы – это дети, несметное множество отпрысков, потому что переводчиков, которые берутся переводить одно и то же произведение, в мире много. И вот все эти переводы хоть и дети оригинала, но мыслят они самостоятельно».
— И они являются носителями определенной наследственной информации этого оригинала…
«Да, да, именно так, они — носители определенных генов, они обязаны их иметь, и я верю, что в этом состоит ответственность переводчика, и он не допустит произвола».
Разговор об Уильяме Шексире мы продолжим с Павелом Драбеком, исследователем истории театра из Университета им. Масарика. Он полагает, что пьесы Шекспира скорее всего знали в Чехии уже в пору жизни великого драматурга.
Павел Драбек (Фото: Марек Прохазка) «Меня увлекает тема английских бродячих комедиантов. Это огромный феномен, давший, к примеру, начало немецкому профессиональному театру. Это были действительно английские актеры, о приезде которых в 1585 г. писали в Германии, и в Праге о них упоминали в 1595 году, а в 1602 году Адам младший из рода Вальдштейна оставил запись в своем дневнике 21 октября: «Мы посетили пана Трчку, где играли комедию англицкую». Он сообщает об этом, как о совершенном нормальном явлении! Так что в 1602 году английская комедия в Праге была делом обычным. И этот феномен меня поражает, как и то, каким образом они играли. Изначально они играли на английском, потом на немецком языке, чтобы их поняли».
А как вы полагаете, в период жизни Шекспира его пьесы в Праге играли?
«Это хороший вопрос. Скорее всего, пьесы Шекспира у нас тогда уже ставили. Потому что в 1604 году пьесу «Ромео и Джульетта» давали в Дрездене, есть свидетельства, что в Лейпциге тоже играли Шекспира –видимо, в 1626 году «Купца венецианского» и в Граце в 1607 году опять же «Купца венецианского», а потому как комедианты тогда не летали и должны были пересечь этот перекресток европейской истории и всех торговых путей, нет повода сомневаться в том, что у нас Шекспира в 17 веке играли».
Однако прямых доказательств этого факта нет.
«Доказательств о том, что у нас играли английские пьесы, сегодня действительно нет. В Чехии пока не было найдено ни одного списка репертуара игр, который был бы переведен, но это еще не значит, что он в будущем не будет обнаружен. Чешские архивы длительное время были закрыты, однако они обширны, а людей, которые занимаются историей театра и стремятся попасть в архив, на деле так мало, что количество архивных документов прибывает с каждым днем, чего нельзя сказать о тех, у кого есть желание рыться в старых бумагах. Так что я, конечно, не могу утверждать это, но осмелюсь предположить, что в чешских архивах по этому поводу могло бы найтись очень много всего».
Какие архивы вы имеете в виду?
«Таких архивов очень много — тршебоньский архив очень красивый, часть архива есть и в Йиндржиховом Градце и, естественно, замковые архивы, часть которых хранится в Национальном музее. Моя коллега из Брно Маргита Гавличкова написала красивую книгу о профессиональном театре в королевском городе Брно как раз в этот период времени — она первой исследовала архивы в Брно и Моравский краевой архив. Ей удалось найти невообразимые «новинки» из 17 века!».
Будем надеяться, что гипотеза Драбека найдет подтверждение. В любом случае, остается чарующая загадка, по какой такой причуде не имеющая в реальности выхода к морю Богемия (Чехия) прописана Шекспиром в его поздней драме «Зимняя сказка» на берегу моря?
Министр Йозеф Добеш (Фото: ЧТК) Не выиграл никто, победил компромисс. Батора останется в министерстве, но перейдет на другую должность, теперь он будет зам начальника канцелярии министра. 
Ладислав Батора (Фото: ЧТК) Почему возникло столько шума вокруг, по большому счету, мелкого чиновника? Батора не только служащий министерства, по вечерам он еще занимается политикой. Он националист, сильно не любит цыган, иностранцев и даже некоторых чехов, если они успевают быть не только чехами, но по совместительству еще и геями или лесбиянками. Таким в Чехии не место. В недавней перепалке вокруг пражского фестиваля секс-меньшинств чиновник министерства образования выступил с осуждением американского посла, который позволил себя выразить поддержку первому пражскому гей-параду. Позже Батора напал на министра иностранных дел Шварценберга обозвав его «убогим старикашкой». Тут терпение партии, которую возглавляет сам «убогий старикашка» лопнуло. Пока Батора не будет уволен, ее министры не будут участвовать в работе кабинета министров. 
