После Октябрьской революции Чехословакия, как известно, дала приют множеству умнейших сынов России. Сегодня мы вспомним об одном из них – Петре Семеновиче Бобровском, революционере, который услышав всего лишь одно выступление Ленина, навсегда сделал свой выбор в пользу «белых». Бобровский прожил в Праге более 20 лет, проработав в Русском заграничном историческом архиве. Подробнее о судьбе своего деда и архивах русской эмиграции рассказала Людмила Викторовна Бобровская.
Людмила Бобровская — Как ваш дед попал в Прагу?
«Как все эмигранты. Он нашел здесь работу. Ему предложили работу в Русском заграничном историческом архиве. Жена погибшего его друга Владимира Дмитриевича Набокова (отца знаменитого писателя – прим.авт.) очень помогла ему с этим. Дед приехал в Прагу в 1924 году с тремя младшими детьми – это была вторая семья деда: мой отец и бабушка остались в России. Дед очень дружил с Набоковыми, Елена Ивановна была крестной матерью детей деда. До этого Петр Семенович побывал в Сербии, Париже, Берлине, а сюда приехал из-за работы».
Юрист по образованию, Петр Бобровский участвовал в студенческих волнениях 1905 года и с восторгом приветствовал Февральскую революцию. Но большевистскую власть не принял.
«Он был революционером до 1905 года, а потом стал контрреволюционером. С большевиками он боролся как только мог. После 1918 года он всю свою волю, свой талант посвятил борьбе с большевиками. Он происходил из семьи народовольцев, его мать была потомком старейших аристократических родов – Комстадиусов, Ергомышевых. Его мать предала аристократическую культуру и стала народницей, всех своих детей воспитала революционерами. Мой дед до 25 лет был в русле семейных традиций, он был самым младшим из шести братьев. А в 25 лет он в первый и в последний раз услышал Ленина и был поражен низким уровнем интеллекта этого человека. Он полностью порвал с революционерами и потом боролся с ними всеми силами. И погиб от их рук. В 1946 году его арестовали, и в 1947 году он погиб в Бутырке. Бутырка, кстати, была ему знакома по студенческим воспоминаниям. Он принимал участие в забастовках, и тогда тысячи человек поместили в эту тюрьму – в 1899 или в 1901 году. Это были веселейшие три месяца в его жизни. Но это было другое время. А после 1917 года он был членом Второго крымского правительства под руководством Соломона Крыма, там он и познакомился с Владимиром Дмитриевичем Набоковым, который стал за границей его близким другом»,
— рассказывает внучка Петра Бобровского Людмила Бобровская.
— А вы помните деда?
«Как я могу помнить. Мне было 7 лет, когда он погиб. Моя бабушка, которая, конечно, его любила, не знала, что его привезли в Советский Союз. Я знала всю жизнь о своем деде. Отец его просто обожал, был похож на него невероятно. Мой отец тоже известный человек, он музыковед, у него масса книг издано. И мой дед ничего не публиковал из своих записей, потому что боялся испортить жизнь своему сыну, не хотел привлекать внимания к имени Бобровских. А его воспоминания заслуживают публикации. Я опубликовала в своей первой книге то, что было в его домашнем архиве, а теперь готовлю новую публикацию».
В своих воспоминаниях, отданных на хранение в Русский заграничный архив, Петр Семенович, в частности, писал:
«Ни я, ни мои друзья не считали нужным и возможным менять линию своего поведения. И это была не близорукость, как обвиняли нас потом некоторые близкие люди. Нет. Поведение наше было основано на полной неприемлемости для нас советской власти. В происходившей гражданской войне мы сознательно были на стороне «белых». А раз это так, мы, как политические и общественные деятели, должны были до конца бороться против советской власти и до конца поддерживать ту армию, которая ведет борьбу. Не только должны были, но и не могли иначе».
— Если вернуться к работе Петра Семеновича в архиве — что это был за архив, какие документы в нем хранились?
«Считается, что этот архив один из лучших архивов на русском языке за границей. Он был очень знаменит, ему доверяли. Мой дед там работал в архиве рукописей. Это архив, который собирал все на свете – документы дореволюционного периода, времен революции и Гражданской войны. Там была масса переписок, масса рукописей. Его вернули в Россию в 1945 году, официально, как подарок. Я сейчас была в ГАРФе (Государственном архиве Российской Федерации) и могу сказать, что архив просто в великолепном состоянии. Мне выдали коробку моего деда – такое ощущение, что он все вещи вчера туда положил — в идеальном состоянии все хранится в ГАРФе. Русский заграничный архив имел огромное количество представителей во всех странах, где жили русские. Они занимались поиском документов. Люди умирали, а их документы просто гнили, выбрасывались на помойку. И работники архива находили бедных несчастных эмигрантов, у которых была масса интересных документов, и выкупали их у них за копейки. Все это передавали в архив, и таким образом архив сложился. Первоначально все было само собой. В какую-то библиотеку люди приносили на хранение свои письма, свои документы. Из Праги в Москву было отправлено 9 ж/д вагонов, и это только документы, без книг и журналов. В ГАРФе говорят, что огромное количество специалистов пользуются сейчас бывшим Русским архивом. Потому что его документы честные, обладают духом истинности»,
— рассказывает Людмила Бобровская.
В пражском русском архиве хранились бумаги Бунина, Шаляпина, Куприна и Цветаевой, отдел документов располагал любопытным собранием свидетельств об отъезде В.Ленина из Германии в Россию в 1917 году – по сути, документами о немецком финансировании русской революции. Там же хранился дневник адмирала Колчака — черновики его писем к Анне Тимиревой за 1917-1918 годы. К середине 1930-х годов русский архив стал одним из лучших архивов в мире. К сожалению, после передачи его Советскому Союзу, НКВД использовало архив для составления списков «врагов народа». Репрессии коснулись и сотрудников архива. Петр Семенович ушëл из дома и не вернулся.
«Его взяли на улице, посадили в машину и все. У меня есть переписка его жены с руководством Чехословакии. Были отписки. Потом его вдова получила записку из НКВД, что дед погиб. Потом другое письмо с другой датой. И на этих расхождениях в датах основывалась надежда, что, может быть, он жив. И лишь я смогла установить точную дату его смерти через архив НКВД. Но все знали, что он погиб. Иначе бы он дал о себе знать»,
— заключает внучка Бобровского.