В эти первые дни мая в Чехии отмечают 66-ю годовщину окончания Второй мировой войны. Мы от души поздравляем вас с Днем победы, с днем, который празднуют не только ветераны, отстоявшие мир и свободу, но также и те, кто благодаря самоотверженности солдат получил право на жизнь.
Сегодня мы с благодарностью осознаем, что каждое утро вместе со своими родителями, сестрами, братьями, со своими потомками можем встретить восходящее солнце, и с грустью вспоминаем о тех, чью судьбу перечеркнула самая страшная война XX века.
Мой родной дед выжил после ранения и смог вернуться домой, и когда земля залечивала раны, на свет появился мой отец, а еще через 28 лет родился я. Сегодня по весенней траве бегает моя маленькая дочь, а сын приносит отметки, которые получил за свое старание в школе. Но всего этого могло и не быть.
Сегодня мы вспомним о чешском и одновременно русском ветеране Второй мировой войны, артиллеристе и разведчике Якове Михайловиче Штенбрехере, который сражался в Испании, защищал Одессу, оборонял Сталинград, выстоял в Битве на Курской дуге, а вместе с 3 бригадой 1-го Чехословацкого армейского корпуса освобождал родину своих предков.
«По национальности мой отец был чехом, но вырастал в России. Его дед оказался в России где-то в XIX столетии. Сначала вся семья жила в Моравии, а когда овдовел, то взял своего пятилетнего сына и поехал в Россию в поисках работы. Этот пятилетний мальчишка, который уже вырастал в России, был моим дедушкой. Когда он стал взрослым, то женился на дочери одного местного помещика, который, однако, лишил свою дочь наследства, так как ему зять просто не нравился. В семье деда родилось четверо детей — мой отец был вторым сыном», — рассказывает Ира Розумна, дочь ветерана войны Якова Штенбрехера, с которой меня судьба свела на Чешском радио.
Ира Розумна В семейном архиве Иры Розумной бережно хранятся не только фотографии и награды отца, но также несколько записей, на которых Яков Штенбрехер вспоминает о своем военном прошлом. О подвиге солдат во время Второй мировой войны и самоотверженности гражданского населения, защищавшего от фашистов свои родные города и села, Яков Штенбрехер рассказывал на беседах в военных частях, в школах, на телевидении и радио. Он считал это своим долгом.
«Прежде всего, я бы хотел поздравить вас, однополчан, с большим праздником – с годовщиной великой победы над злейшим врагом человечества. Василий Иванович Чуйков написал, что нам нельзя уходить из жизни, не рассказав людям о наших подвигах, о силе нашей армии, о том, как мы стояли насмерть, спасая человечество от фашистской чумы. У меня есть только одно желание, чтобы никто, никогда уже больше не познал, что такое война», — обратился к своим однополчанам и молодому поколению Яков Штенбрехер.
Это единственная сохранившаяся запись, сделанная отцом Иры Розумной на русском языке для заграничного вещания Чехословацкого радио.
Родился Яков Штенбрехер 11 октября 1915 года в многодетной семье в поселке Щёкино, сегодня это город в Тульской области. А его долгая солдатская дорога началась в Испании.
Ира Розумна:
Яков Штенбрехер «Воевать мой отец начал еще в Испании, куда его отправили во время прохождения срочной службы. Там он попал в плен и оказался во Франции. Отпустили его только через год. Вторая мировая война застала отца в Одессе, где он находился на лечении. И он немедленно пошел добровольцем в Красную армию — на флот, артиллеристом. Его корабль помогал при эвакуации, вывозил гражданское население. В ноябре фашисты этот корабль потопили. Из тысячи человек, выжила лишь горстка. Пока отца спасли, он несколько часов провел в холодной воде».
Во время бесед со школьниками или молодыми солдатами Яков Штенбрехер часто рассказывал о тяжелых, переломных сражениях Второй мировой, непосредственным участником которых он был – об обороне Сталинграда и о Курской дуге. О Сталинградском сражении Яков Штенбрехер рассказывал и в одной из передач Чехословацкого радио «А годы идут…».
В Сталинград Яков Штенбрехер попал с 292 стрелковым кубанским полком, прямым командующим которого был генерал Алексей Жадов. Полк входил в состав 62-й армии под командованием генерала Василия Чуйкова. Оборонительные позиции полк занял в середине июня 1942 года вдоль железнодорожного полотна от станции Орловка, против течения Волги.
Вспоминает Яков Штенбрехер:
«Первые налеты были настоящим кошмаром. В первую очередь от бомбежек пострадали жители, которые не успели эвакуироваться — женщины, дети, старики. Первые налеты были настолько страшными, что горели сразу целые улицы, целые районы. Люди не успевали убегать, выпрыгивали из верхних этажей и погибали в развалинах, горели живьем, вместе с домами. Налет за налетом, с утра до вечера, волна за волной – около двух тысяч самолетов. 
Яков Штенбрехер Был разрушен весь город. Горело даже то, что не могло гореть — руины, стены – горело все. Немцы думали, что там уже никого не осталось. Но это было не так. Все, кто мог, кто выжил, даже контуженные – встали и сопротивлялись, продолжали оборону. Все это продолжалось 200 дней и 200 ночей. Каждый раз, когда немцы уже думали, что в городе никого нет и путь свободен – они натыкались на сопротивление».
А чтобы обмануть противника, солдаты придумывали и различные ухищрения — натягивали провода, ставили репродукторы, а вечерами стреляли из пулеметов или из минометов. Фашисты были дезориентированы, создавалось впечатление, что стрельба ведется сразу с нескольких мест и защитников намного больше, чем было на самом деле.
Вспоминает ветеран:
«У немцев тогда было превосходство во всех отношениях. Но в чем они не могли нас превзойти, так это в отваге. У них не было столь горячих сердец. У нас у всех, а я встретился со многими защитниками города, так как был разведчиком и посещал самые разные участки обороны, за все время обороны Сталинграда, я не видел опущенных рук, безнадежности и отчаяния. Даже когда нам было очень тяжело, в людях все равно горела искра надежды, упорство, граничащее с самопожертвованием. Все мы были полны решимости погибнуть, но не сдать города. При этом вокруг нас погибали друзья, но у нас даже не было времени их оплакать и хоронить. Многие меня спрашивают, боялся ли я когда-то? Все солдаты боялись, каждый ценит свою жизнь. Но страх подвластен человеческой воле, а воля связана с совестью и убеждением. Если страх возьмет верх над иными качествами, человек превратится в труса, а, возможно, и в дезертира. Все мы были молодыми, и каждому хотелось жить, потому что мы, собственно говоря, жизни еще и не знали. Но никто не хотел жить, отступив, сдав город немцам, жить с позором под немецким ботинком».
Защитники Сталинграда создавали небольшие группы, каждая из которых обороняла свой участок, независимо, от того, получит ли она поддержку. Отдельные участки обороняли лишь 20 или 40 солдат. При этом атаковали их сразу несколько рот, батальонов, а иногда и целый полк.
Одним из таких очагов сопротивления был так называемый Павлов дом, где горсточка храбрых красноармейцев держалась несколько десятков дней. А атаки противника шли одна за другой.
Чтобы воздействовать на защитников еще и психически, при воздушном налете на окопы советских солдат, пикируя, немецкие пилоты не только обстреливали позиции из пулеметов, но еще и включали сирены.
Яков Штенбрехер:
«Над Сталинградом и днем и ночью стоял гул. Даже, несмотря на смертельную усталость, мы не могли спать. Мне рассказывали, что человек может ходить и одновременно спать, но если бы я не видел этого в Сталинграде, то не поверил бы. Я и сам это на себе много раз испытал. С продовольствием тоже было тяжело, особенно в начале. Пароходик с продуктами и боеприпасами из тыла, из-за Волги, к нам добирался 4-5 часов, и то если не возникли проблемы по дороге. За это время хлеб был настолько промерзшим, что мы, молодые солдаты со здоровыми зубами, как у жеребцов, не могли откусить даже маленький кусочек. Хлеб приходилось рубить топором. Но, несмотря на все лишения, мы не допускали даже мысли, что не победим».
Говорит дочь ветерана Ира Розумна:
«К воспоминаниям о войне отец возвращался часто, но это всегда были веселые истории, которыми он нас, детей, развлекал. Рассказывал, как шел где-то в степи с упрямым верблюдом, который не хотел слушаться, так как ему на ноги прилипала грязь, а когда отец его пытался заставить, то верблюд плевался. Рассказывал, как солдаты ели кашу из общего котелка. Одну ложку на одно колено, вторую на второе, и только третью в рот. Если этого не сделал, то остался голодным, котелок-то был уже пустой.
Или рассказывал, как мылись. После стокилометрового ночного марш-броска солдаты, чтобы помыться, ставили на огонь огромный чан с водой. Человек туда влезал, в чем был, и начинал скакать – внизу горячо, наверху вода ледяная, так и мылись. Помылся, вылез в мокрой одежде и шел дальше, по пути одежда на нем сначала замерзла, а потом высохла. Вот такие истории он рассказывал детям. А о военных кошмарах не говорил, оставлял это для себя. Вспоминал только о невыносимом грохоте во время боев и как у всех болели уши, когда канонада прекратилась».
«Если некоторые страны фашисты смогли оккупировать всего за несколько дней, то в Сталинграде каждую улицу им приходилось отбивать неделями. Огромных усилий им стоило, чтобы занять дом, подъезд, этаж. Кто не видел сам, не сможет до конца себе представить ожесточенность этих боев. На месте сражений накопилось столько уничтоженной, искореженной техники, что и это создавало оккупантам проблемы. Город казался мертвым, а когда выпал снег, то видны были только сугробы, но за ними, и на нашей, и на немецкой стороне была жизнь. Один из разбитых танков служил снайперской позицией. Откуда велся огонь, я искал на передовой три дня. Помог нам свежий снежок, на котором мы заметили следы, которые вели к этому разбитому танку. Мы получили приказ «Тигр» взорвать, но когда пришли туда, то у нас возник вопрос, а может быть, снайпер там и ночует? 
Вот мы и решили его подстеречь. И он действительно пришел. Немцы не предполагали, что все так затянется, поэтому у них и не было хорошей зимней одежды. Если не удавалось украсть у жителей оккупированных территорий, то одежду они себе делали сами из подручного материала. И этот, покоритель Европы, был в соломенных лаптях, в одеяле, перевязанном бечевкой, где была вырезана лишь дыра для головы. Когда он влез в танк, то очень удивился, кого в нем нашел. С пойманным снайпером нам потом пришлось просидеть в его укрытии целый день. Уже рассвело, а днем мы сами могли стать жертвами снайперов. Но мы без дела не сидели, мы тоже из его винтовки постреляли. Вечером мы с пленным пришли к нашим», — вспоминал в эфире Чехословацкого радио Яков Штенбрехер.
Одним из самых критических дней обороны Сталинграда и подготовки контрнаступления Красной Армии было 13 октября 1942 года.
Яков Штенбрехер:
«Волга очень широкая, особенно во время осеннего разлива. Стоишь на одном берегу, и не видишь противоположного. 13 октября через Волгу переправлялся со своей 13-й дивизией генерал Александр Родимцев, легендарный военачальник, сражавшийся еще в Испании. Волга буквально горела. Немцы вылили в воду какую-то горючую смесь, и в этом текущем пламени на всевозможных транспортных средствах войска форсировали реку. Впереди был Родимцев, он стоял на лодке во весь рост, даже не наклоняясь, чудо, что остался жив. Нельзя забыть и героизма девушек, студенток, семнадцатилетних, а то и младше – школьниц. Они тогда скакали в ледяную Волгу, чтобы спасти тонущих раненых солдат. Их обвязывали вокруг пояса длинной веревкой, они прыгали в воду, хватали за волосы, за воротники, за гимнастерки 
одного-двух солдат, сколько смогли, и всех их тащили на берег. А потом снова и снова, прыгали и спасали людей, которых уносили волны».
Наступление Красной Армии началось 19 ноября 1942 года, а уже 23 ноября гигантская группировка гитлеровских войск была окружена, взята в клещи.
«Там была 4 бронетанковая армия, 6 армия – весь цвет нацистской Германии, герои Парижа и иных европейских городов. Образовалось огромное кольцо. К тому моменту нам удалось сконцентрировать невероятную силу, через каждые 20-30 метров было дуло орудия. Это был единственный способ, как убедить противника. Они считали нас некультурными азиатами. Вот и пришлось показать, на что мы способны, какой обладаем не только смелостью, но и силой оружия. Всем известны наши танки Т-34, артиллерийские орудия, Катюши. У фашистов такого оружия не было. А знаменитые штурмовики Ил-2, летающие танки с ракетной установкой под крыльями, которые и днем и ночью висели над немецкими позициями. Фашисты их прозвали «черной смертью», — вспоминал ветеран Второй мировой войны Яков Штенбрехер.
Но измотанный атаками противник, который без ущерба для себя не мог даже воспользоваться поддержкой авиации или артиллерией так близко оказались противоборствующие стороны, не собирался сдаваться без боя.
«Мы не оставляли фашистов в покое ни днем ни ночью, при любой погоде, в мороз, который словно ножом тебя режет. Конечно же, их это доводило до бешенства. Они даже в атаку ходили пьяные, бешенные. Оборонялись до последнего момента. Кто-то говорит, что они сдавались без боя, нет, они были фанатики, сражались и ждали обещанной помощи от Манштейна. Одиночные немецкие самолеты, прорывавшиеся в кольцо, сбрасывали листовки, с призывами к нам, чтобы мы сдались, потому что они все равно победят, и будут справлять Рождество дома».
Все закончилось морозным утром 2 февраля 1943 года, вспоминал Яков Штенбрехер, который в тот момент находился на наблюдательном пункте. Из штаба сообщили о новой атаке из недр кольца, но на самом деле, шли сдаваться последние окруженные подразделения фашистов:
«День или два перед этим сдался Паулюс, вместе со всем штабом. Тысячи офицеров и 24 генерала во главе с Паулюсом. Я его видел. Был похож на коршуна или крысу, которую вытащили из дыры. Было противно, хотя он и вышел во всем параде маршала. Когда Паулюса привезли на автомобиле, он вышел и хотел подать руку одному нашему генералу. Рука осталась висеть в воздухе. Когда все кончилось, вдруг, настала тишина. После Сталинградских боев западный фронт продвинулся вперед на 200-300 километров. В уцелевших деревенских домах в окнах уже горел огонь. Вдруг все стихло. У нас, которые 200 дней и ночей жили в жутком грохоте, от тишины болели уши. А потом, когда нас вывели на отдых в село Саваригино, мы даже не могли спать, хотя и были страшно уставшими. Мы слышали абсолютно все, каждый шорох — тиканье ходиков, хныканье ребенка».
В рядах Красной Армии Яков Штенбрехер воевал до 1944 года, прошел Курскую дугу, участвовал в боях за Днепр, освобождал Полтаву, Кременчуг, воевал на Днестре: «В 1944 году мы были на Днестре. Неожиданно я получил приказ отправиться в Киевский военный округ, где находилась группа чехословацких офицеров, потом в Ровно, оттуда меня послали в Садгору. А там формировалась 3-я бригада. С ней я дошел до Чехословакии. Мне жаль было только одного, что моя 5-я гвардейская армия шла на Берлин. Просто это была моя мечта – дойти до Берлина».
«В армии тогда началось переформирование. Выяснилось, что мой отец по национальности чех и его отправили в чехословацкие подразделения, которыми командовал Людвиг Свобода. Отец сначала не хотел, потому что просто не говорил по-чешски, но его никто не спрашивал. Вместе с 3-й бригадой 1-го Чехословацкого армейского корпуса отец участвовал в Дукельской операции и завершил войну в Моравии. В армии он еще некоторое время остался, продолжив службу в Праге. Демобилизовался отец в ноябре 1945 года», — рассказывает дочь Якова Штенбрехера Ира Розумна.
«Отец не переносил насилие, в любых его проявлениях. Был очень честным. Когда речь шла о правде и справедливости, то не уступал никому. В быту никогда не ругался, просто не любил ругаться. Всегда был спокойным. Очень любил свою семью. 
Яков Штенбрехер Наказал нас сестрой отец всего один раз. Однажды в декабре, накануне праздника Святого Николая, когда по традиции, по улицам ходят дети, изображая чертей и ангелов, мы пришли домой слишком поздно, а не как только включат фонари. Вот тогда мы стояли в углу и символически получили от отца ремнем по попе. Было это только один раз. За всю жизнь я не помню, чтобы отец на меня кричал».
Несмотря на все пережитое во время войны, гибель семьи и множества друзей, Яков Штенбрехер, однако, никогда не таил зла на немцев, которые сами, как он считал, оказались жертвами страшной войны.
«Во время войны мой отец лишился всей своей семьи – отца, матери, двух братьев, сестра пропала без вести, но никогда я от него не слышала злых слов по отношению к немцам. Фашистов он проклинал, но с немецким народом их никогда не смешивал», — завершает рассказ о своем отце Ира Розумна.